Борис Батыршин - Мартовские колокола [Litres]
Яша еще раз просмотрел газету. «Петербургские ведомости» доставляют в Москву почтовым поездом меньше чем через сутки после выхода из печати – на газете стояло вчерашнее число. Вот, значит, как – видимо, французский корреспондент продал свои фотографии какой-то из редакций, а оттуда новость уже разошлась по европейским газетам – и попалась на глаза кому-то из петербургских репортеров. Фотографии, кстати, и правда замечательные: и отдельно снятый «бронепоезд», и мечущиеся по площади вогабиты, и крыша какого-то строения, сплошь заваленная мертвыми телами… А немец-то хитер – о русских упомянул, но вот имена назвать – нет, якобы забыл, прощелыга эдакий… Еще бы – кому хочется делиться славой создателя первого в мире боевого безрельсового блиндированного поезда? О каких-то русских публика забудет уже завтра, благо имена их нигде не названы, а вот самому герру Вентцелю известность теперь обеспечена. Что о нем там дальше пишут, ну-ка?..
Можно, например, с успехом использовать такие вот дорожные блиндированные составы в колониальных войнах – скажем, для доставки провианта и снабжения в отдаленные гарнизоны, при условии, что местность кишит повстанцами, вооруженными стрелковым оружием. Сами блиндированные дорожные поезда могут служить к тому же хорошим инструментом подвижной охраны тыла.
Разрабатывая проект «дорожного броненосца», следует предусмотреть прикрытие жизненных частей рутьера и вагонов броней, непробиваемой ружейными, а также и шрапнельными пулями; вагоны эти должны быть снабжены высокими стенами, а также крышей из такой же брони. Вооружив блиндированные поезда скорострельными орудиями, можно придать им некоторое активное значение и пользоваться ими для форсирования в целях разведки какой-нибудь занятой противником линии, оттеснения партизанских отрядов, лишенных артиллерии, и для других задач.
Главным же условием успешного применения блиндированных дорожных поездов является равнинная, открытая местность и отсутствие глубоких выемок вблизи дорожного полотна…
Ну немец дает! Прямо целую теорию вывел! И ни слова о том, что ровно эти идеи излагал ему Иван, – уже во время плавания из Басры в Суэц. Яша не раз выслушал подробные рассказы путешественников о мятеже в Басре, так что хорошо представлял себе, что там произошло на самом деле. Помнил он и о том, как сокрушался Иван, что неосторожно подал немцу идею сухопутных бронированных машин. Не зря, выходит, сокрушался:
Герр Вентцель любезно сообщил нашей газете, что оставляет службу в компании «Крафтмейстер и сыновья» ради того, чтобы возглавить разработку броненосных безрельсовых поездов для германской армии. О деталях этого проекта инженер ничего не сообщил, рассказал лишь, что подал уже документы на предоставление восьми привилегий на изобретения, связанные с разработкой и постройкой сухопутных броненосцев…
Яша в задумчивости почесал нос. А ведь, выходит, Олег Иванович был прав, когда говорил, что даже случайно подсмотренные идеи из будущего могут оказать немалое влияние на то, что происходит здесь, в девятнадцатом веке! Вот, к примеру, тот же Вентцель – кто знает, к чему приведет появление этих его «дорожных блиндированных поездов»? Может, они так и останутся в разряде диковин, вроде круглых броненосцев, на одном из которых служит отец Николки, а может, наоборот, произведут революцию в военном деле? Надо бы купить несколько номеров «Петербургских ведомостей» и отдать и Корфу, и Олегу Ивановичу? Пожалуй, стоит послать и Никонову, в больницу. В конце концов, он ведь собирается заниматься тем же самым – правда, для российского флота. Конечно, лейтенант не обрадуется, когда узнает, что этот Вентцель успел его опередить, – но тут уж ничего не поделаешь. Все равно – пусть знает, глядишь, эти сведения ему и пригодятся…
Отложив в сторону официальные «Петербургские ведомости», Яша принялся перебирать другие газеты. Еще когда он только делал первые шаги, выполняя деликатные поручения Ройзмана, молодой человек поставил дяде непременное условие – выписывать на дом основные московские газеты. Условие оказалось не то чтобы разорительным, но достаточно обременительным – газет в Москве издавалось немало, и вылетало все это в копеечку. Ройзман, по обыкновению, обвинил наглого племянника в намерении пустить его, своего благодетеля и кормильца, по миру, но тут Яша стоял как скала – не будучи в курсе основных московских сплетен, в том числе и тех, что появлялись в газетенках самого низкого пошиба, нечего было и думать о каком-то успехе на ниве частного сыска. Ройзману пришлось уступить; список изданий, правда, сократился чуть ли не вдвое, но и это Якова вполне устоило. Кроме официозных «Московских ведомостей» и «Московского телеграфа», популярного во всех слоях общества благодаря тому, что собственная телефонная линия в Петербург позволяла быть в курсе последних столичных новостей, Яша интересовался изданиями попроще. Да вот, к примеру, «Московский листок», издаваемый Пастуховым. Человек этот, сам полуграмотный, бывший хозяин кабака у Арбатских ворот, сумел приохотить к газетному чтению и охотнорядских сидельцев, и извозчиков, и завсегдатаев трактиров самого скверного пошиба. Секрет «Московского листка» был крайне прост: в своей газете Пастухов завел раздел «Советы и ответы». Ни о чем подобном не слыхала до тех пор ни Москва, ни всякого навидавшийся Петербург. Вот, к примеру: «Купцу Ильюшке. Гляди за своей супругой, а то она к твоему адвокату ластится: ты в лавку – он тут как тут»… Или же, двумя строчками ниже: «Васе с Рогожской. Тухлой солониной торгуешь, а певице венгерке у «Яра» брильянты даришь. Как бы Матрена Филипповна не прознала».
Москва читала и надрывала животы – и Илюшка, и Вася с Рогожской, и Матрена Филипповна были людьми реальными; в Москве их знали, и конечно же после такой «публикации» местные зубоскалы не давали несчастным проходу, покуда сами не попадались в «Советы и ответы». Так что «Московский листок» расходился тысячами экземпляров, попутно снабжая Яшу и его коллег по сыскному цеху довольно важными сведениями – никогда ведь не угадаешь, что может пригодиться в таком нелегком ремесле.
Однако владелец листка отнюдь не ограничивался тиражированием сплетен. Пастухов принялся публиковать так называемый «роман-фельетон» под названием «Разбойник Чуркин». Прототипом для героя сего произведения стало реальное уголовное дело реально существовавшего злодея. Правда, тут следует оговориться – «всамделишний» Васька Чуркин далеко не был «благородным разбойником», какого сделал из него автор: он просто грабил на дорогах, воровал из вагонов и шантажировал пожарами мелких фабрикантов. Тем не менее роман пользовался успехом, особенно у простонародья, видевшего в Чуркине «доброго разбойника» и разудалого парня, мстящего хозяевам за неправедно обиженных работников. Так что финал романа оказался закономерно печален – его печатание было запрещено генерал-губернатором Долгоруковым.
– Яша! – раздался скрипучий голос Ройзмана. – Что уже за гармидер[25] вы тут мне развели? Опять в мага́зин вперся какой-то марамой, и непременно подай ему тебя самолично! Иди уже и разберись, не делай мне беременную голову!
Яков отложил газету. Судя по тому, что дядя Ройзман снова перешел на свой родной одесский говорок (чего в обычной жизни солидный коммерсант, держащий часовую лавку не где-нибудь, а на Никольской, избегал как огня), часовщик был изрядно раздражен. И надо признать, у него были к тому все основания: Яков, налаживая широкую слежку за сторонниками Геннадия, вынужден был привлечь к этому занятию «сторонние силы» – своих знакомцев из числа уличных мальчишек, разносчиков, посыльных и прочего всезнающего московского люда. Встречи этим агентам Яша вынужденно назначал в часовой лавке дяди, что несказанно раздражало старика. Некоторым оправданием этой бурной деятельности до поры служили особые поручения, данные Яше, – он как раз заканчивал расследование одного щекотливого дела, связанного с виленским аптекарем, открывшим лавочку на Сухаревке и промышлявшим перепродажей сомнительных лекарств. Но все равно постоянные визиты чумазых «агентов наружки» нет-нет да и доводили Ройзмана до того, что он вспоминал о своем родном говоре и принимался отчитывать Яшу за все прошлые, настоящие и будущие оплошности и грехи.
Правда, в последнее время это происходило заметно реже: дядя Ройзман получил пространное письмо от своего дальнего родственника из Лемберга. Сей достойный господин, подвизавшийся на ниве адвокатуры и имевший кое-какие связи в венских юридических кругах, оказал Ройзману серьезную услугу, всячески проталкивая получение стариком привилегии на некое нововведение в конструкции особых «наручных часов с календарем и самостоятельным подзаводом». Понятно, что эти замечательные изобретения были сделаны не им самим, – разобрав до винтика два экземпляра наручных часов, приобретенных в свое время у Семенова, часовщик навел справки по линии своих бесчисленных связей в часовом мире – и, всесторонне обдумав полученные сведения, решил рискнуть. Риск вполне оправдался – «привилегии» на подобные новинки до сих пор не были выданы ни одному изобретателю ни в Австрии, ни в Германии, ни даже в часовой столице мира Швейцарии. Ройзмана, правда, грызло воспоминание, подкрепленное карточкой не известной никому канадской часовой фирмы «Ройал Уотчез Канэдиан», которую предъявил ему когда-то господин, продавший удивительные часы. Однако никто о такой конторе не слыхал, равно как и о загадочной фирме «Vacheron Constantin», которая, судя по надписи на циферблате, и выпустила это чудо часового искусства. Для собственного спокойствия старик дал Яше поручение – понаблюдать за «представителем» мифической канадской фирмы и уточнить, не проявляет ли тот какого-то интереса к часовой торговле? Яша, выждав пару дней, успокоил дядю; ни за кем он следить, конечно, не стал, но не преминул рассказать Олегу Ивановичу об этом курьезе. Тот посмеялся и махнул рукой – пусть, мол, старый еврей заработает себе денюжку, им это никак не помешает. Тогда-то и возник разговор о патентах и технических нововведениях, основанных на принесенных из будущего предметах.
